Неточные совпадения
Одни судили так:
Господь по небу шествует,
И
ангелы его
Метут метлою огненной
Перед стопами Божьими
В небесном поле путь...
Я долго, горько думала…
Гром грянул, окна дрогнули,
И я вздрогнула… К гробику
Подвел меня старик:
— Молись, чтоб к лику
ангеловГосподь причислил Демушку! —
И дал мне в руки дедушка
Горящую свечу.
Тогда — закричала я истошным голосом, на всех людей, на
господа бога и
ангелов хранителей, — кричу, а меня кусают, внутренности жгут — щекотят, слезы мои пьют… слезы пьют.
—
Господа! Мы все — падшие
ангелы, сосланные на поселение во Вселенную.
— Красавица ты наша, Божий
ангел, награди тебя
Господь! — провожали ее бабы с каждого двора, когда она прощалась с ними недели на две.
— Ну, Господи… ну,
Господь с тобой… ну, храни тебя
ангелы небесные, Пречестная Мать, Николай-угодник… Господи, Господи! — скороговоркой повторяла она, все крестя меня, все стараясь чаще и побольше положить крестов, — голубчик ты мой, милый ты мой! Да постой, голубчик…
— Клянусь, Алеша, — воскликнул он со страшным и искренним гневом на себя, — верь не верь, но вот как Бог свят, и что Христос есть
Господь, клянусь, что я хоть и усмехнулся сейчас ее высшим чувствам, но знаю, что я в миллион раз ничтожнее душой, чем она, и что эти лучшие чувства ее — искренни, как у небесного
ангела!
— Камень в огород! И камень низкий, скверный! Не боюсь! О
господа, может быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это сам говорил вам. Не только хотел, но и мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть не убил! Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я не убил, не убил, не убил! Слышите, прокурор: не убил!
— Тем самым и Никитушка меня утешал, в одно слово, как ты, говорил: «Неразумная ты, говорит, чего плачешь, сыночек наш наверно теперь у
Господа Бога вместе с
ангелами воспевает».
А посему, — молвил святой, — и ты радуйся, жено, а не плачь, и твой младенец теперь у
Господа в сонме
ангелов его пребывает».
И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой — есть единый от
ангелов Божиих — оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них
Господу Богу указывает.
Я, гляди, на четырнадцатом году замуж отдана, а к пятнадцати уж и родила; да вот полюбил
господь кровь мою, всё брал да и брал ребятишек моих в
ангелы.
Тут и твой, и мой, и дедушкин, — каждому
ангел дан,
господь ко всем равен.
А около
господа ангелы летают во множестве, — как снег идет али пчелы роятся, — али бы белые голуби летают с неба на землю да опять на небо и обо всем богу сказывают про нас, про людей.
— Вот так штука! Скажите, младенец какой! Таких, как вы, Жорочка, в деревне давно уж женят, а он: «Как товарищ!» Ты бы еще у нянюшки или у кормилки спросился! Тамара,
ангел мой, вообрази себе: я его зову спать, а он говорит: «Как товарищ!» Вы что же,
господин товарищ, гувернан ихний?
— Я больше перелагаю-с, — подхватил Салов, — и для первого знакомства, извольте, я скажу вам одно мое новое стихотворение.
Господин Пушкин, как, может быть, вам небезызвестно, написал стихотворение «
Ангел»: «В дверях Эдема
ангел нежный» и проч. Я на сию же тему изъяснился так… — И затем Салов зачитал нараспев...
— И,
ангел мой, что прощаться, далекий ли путь! На тебя хоть ветер подует; смотри, какая ты бледненькая. Ах! да ведь я и забыла (все-то я забываю!) — ладонку я тебе кончила; молитву зашила в нее,
ангел мой; монашенка из Киева научила прошлого года; пригодная молитва; еще давеча зашила. Надень, Наташа. Авось
господь бог тебе здоровья пошлет. Одна ты у нас.
— А ежели при этом еще так поступать, как другие… вот как соседушка мой,
господин Анпетов, например, или другой соседушка,
господин Утробин… так и до греха недалеко. Вон у
господина Утробина: никак, с шесть человек этой пакости во дворе копается… А я этого не хочу. Я говорю так: коли Бог у меня моего ангела-хранителя отнял — стало быть, так его святой воле угодно, чтоб я вдовцом был. А ежели я, по милости Божьей, вдовец, то, стало быть, должен вдоветь честно и ложе свое нескверно содержать. Так ли, батя?
«Много, — говорю, — вашею милостью взыскан», — и сам опять сел чулок вязать. Я еще тогда хорошо глазами видел и даже в гвардию нитяные чулки на
господина моего Алексея Никитича вязал. Вяжу, сударь, чулок-то, да и заплакал. Бог знает чего заплакал, так, знаете, вспомнилось что-то про родных, пред днем
ангела, и заплакал.
— Митя, Митя! — сказал он прерывающимся голосом. — Конец мой близок… я изнемогаю!.. Если дочь моя не погибла, сыщи ее… отнеси ей мое грешное благословение… Я чувствую, светильник жизни моей угасает… Ах, если б я мог, как православный, умереть смертью христианина!.. Если б
господь сподобил меня… Нет, нет!.. Достоин ли убийца и злодей прикоснуться нечистыми устами… О, ангел-утешитель мой! Митя!.. молись о кающемся грешнике!
Про
господина Пищалкина и говорить нечего; ему непременно, со временем, крестьяне его участка поднесут серебряный кубок в виде арбуза, а может быть, и икону с изображением его
ангела, и хотя он им скажет в своей благодарственной речи, что он не заслуживает подобной чести, но это он неправду скажет: он ее заслуживает.
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда силы у человека больше было… по силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд им от
господа будет по силам их… Тела их будут взвешены, и измерят
ангелы кровь их… и увидят
ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь? Волка не осудит
господь, если волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит он!
— Мисаил Алексеич,
ангел вы наш, — продолжал он, — я так понимаю, ежели какой простой человек или
господин берет даже самый малый прóцент, тот уже есть злодей. В таком человеке не может правда существовать.
— Возьми в дом чужое дитя из бедности. Сейчас все у тебя в своем доме переменится: воздух другой сделается.
Господа для воздуха расставляют цветы, конечно, худа нет; но главное для воздуха — это чтоб были дети. От них который дух идет, и тот
ангелов радует, а сатана — скрежещет… Особенно в Пушкарной теперь одна девка: так она с дитем бьется, что даже под орлицкую мельницу уже топить носила.
— А
господь с ним — глуп, так и не верит, и без него дело обойдется,
ангел у него все-таки есть и о нем убивается.
—
Ангел тих,
ангел кроток, во что ему повелит
господь, он в то и одеется; что ему укажет, то он сотворит. Вот
ангел! Он в душе человечьей живет, суемудрием запечатлен, но любовь сокрушит печать…
Милостивые государи, вы на меня не посетуйте, что я и пробовать не могу описать вам, что тут произошло, когда
барин излил кипящую смоляную струю на лик
ангела и еще, жестокий человек, поднял икону, чтобы похвастать, как нашел досадить нам. Помню только, что пресветлый лик этот божественный был красен и запечатлен, а из-под печати олифа, которая под огневою смолой самую малость сверху растаяла, струила вниз двумя потеками, как кровь в слезе растворенная…
Кисельников. Ишь ты какая! Ишь ведь какая взбалмошная! Ох, ругать бы ее, да ругать хорошенько. Сегодня нельзя браниться-то с ней, грех — день ее
ангела. Уж сегодня пусть привередничает — ее день. Сегодня можно и стерпеть. Что ж не стерпеть. Невелик барин-то, чтоб не стерпеть! Эх, дела, дела! (Долго стоит задумавшись. Потихоньку запевает.)
— Извините, что делаю вас, так сказать, свидетелем… Но с этим народом и
ангел потеряет терпение… Не угодно ли вот!.. Я ничего не знаю, а циркуляр уже попал в газеты. Пойдут теперь трепать… Того гляди, из самого Петербурга запрос: в чьем участке этот Талейран объявился?.. Сепаратизм еще приплетут… Ну-с, так вот,
господин Кондратий Замятин, владетельный князь Шушминской волости… есть там у вас… в ваших «подведомых владениях» каталажка?..
Мы оставляем в стороне внутреннее побуждение такой угрозы: это могло быть и неудовольствие на то, что прислуга смеет рассуждать о
господах, и самолюбивое желание выставить себя
ангелом, не позволяющим другим бранить врагов своих, и материнская боязнь за сына, чтобы он не проникся враждой к своим родным.
Воистину еврейки молодой
Мне дорого душевное спасенье.
Приди ко мне, прелестный
ангел мой,
И мирное прими благословенье.
Спасти хочу земную красоту!
Любезных уст улыбкою довольный,
Царю небес и господу-Христу
Пою стихи на лире богомольной.
Смиренных струн, быть может, наконец
Ее пленят церковные напевы,
И дух святой сойдет на сердце девы;
Властитель он и мыслей и сердец.
Разгневался
Господь на Аггея. Призвал он к себе
ангела и повелел ему, приняв на себя вид Аггеев, одеться в его платье, сесть на коня и ехать в город. И исполнил
ангел волю Господню по слову его.
Ангел же явился перед лицо
Господа.
И видит Аггей: идут его воины-телохранители с секирами и мечами, и начальники, и чиновники в праздничных одеждах. И идут под балдахином парчовым правитель с правительницей: одежды на них золототканые, пояса дорогими каменьями украшенные. И взглянул Аггей в лицо правителю и ужаснулся: открыл ему
Господь глаза, и узнал он
ангела Божия. И бежал Аггей в ужасе из города.
— «Аще ли какой человек обещается идти в той град Китеж, и неложно от усердия своего поститися начнет, и пóйдет во град, и обещается тако: аще гладом умрети, аще ины страхи претерпети, аще и смертию умрети, не изыти из него, и такового человека приведет
Господь силою своею в невидимый град Китеж и узрит он той град не гаданием, но смертныма очима, и спасет Бог того человека, и стопы его изочтены и записаны
ангелами Господними в книзе животней».
— Когда
Господь поволит мать сыру-землю наградить, — продолжал Артемий, — пошлет он
ангела небесного на солнце и велит ему иверень [Иверень — осколок, черепок, небольшая отбитая часть от какой-нибудь вещи.] от солнца отщербить [Отщербить — отбить, отломить, говоря о посуде и вообще о хрупкой вещи.] и вложить его в громовую тучу…
Прыгнуть, как Жигарев, пьяному только можно, потому что
Господь, по своему милосердию, ко всякому пьяному, если только он благочестно в святой вере пребывает,
ангела для сохранности и обереганья приставляет…
—
Господь да небесные
ангелы знают, где она выпала. И люди, которым Бог благословит, находят такие места. По тем местам и роют золото, — отвечал Артемий. — В Сибири, сказывают, много таких местов…
—
Господь возлюбит слезы твои, Груня, — отвечал тронутый Патап Максимыч, обнимая ее, — святые
ангелы отнесут их на небеса. Сядем-ка, голубонька.
— Обидно этак-то,
господин купец, — отвечал Артемий. — Пожалуй, вот хоть нашего дядю Онуфрия взять… Такого артельного хозяина днем с огнем не сыскать… Обо всем старанье держит, обо всякой малости печется, душа-человек: прямой, правдивый и по всему надежный. А дай-ка ты ему волю, тотчас величаться зачнет, потому человек, не
ангел. Да хоша и по правде станет поступать, все уж ему такой веры не будет и слушаться его, как теперь, не станут. Нельзя, потому что артель суймом держится.
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь, корни копаешь — от
Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и
ангелам велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу во славу, Божьему народу во здравие, от лютых скорбей во спасение.
— Ты меня, Машенька, во всех частях подробно не расспрашивай, но только если по этому началу в таком же роде дальше пойдет, то лучше бы для твоего счастья не жить. Избил меня,
ангел мой, этот
барин.
Ей около тридцати четырех — Люде, моей воспитательнице, заменившей мне покойную мать, между тем по виду она кажется немногим старше меня, пятнадцатилетней девочки… Все в доме называют Люду
ангелом — за ее доброту. Но доброта раздражает меня порой… Мне кажется, что нельзя быть такой доброй и кроткой, и что Люда такова только ради того, чтобы ее любили… Да простит мне
Господь подобные мысли!
Поэтому наречение имен было как бы духовным завершением творения [Даже в Коране, при всей слабости в нем антропологического начала, читаем такой рассказ: «Вот
Господь твой сказал
ангелам...
И если
Господь Иисус воплотился в человека, но не в одного из
ангелов, при всей их близости к Престолу Божию, то и это служит доказательством, что полнота образа Божия принадлежит только человеку, и ее не имеют даже силы небесные.
— Сироту не покинет
Господь, — молвила Марья Ивановна. — Говорится же: «Отца с матерью Бог прибирает, а к сироте
ангела приставляет».
— Ан нет, — возразил дрождник. — Не
Господом сотворен, а бесом вырощен, на погубу душам христианским и на вечную им муку. Такожде и табак, такожде губина, сиречь картофель, и чай, и кофей — все это не Божье, а сатанино творение либо
ангелов его. И дрожди хмелевые от него же, от врага Божия, потому, ядый хлеб на дрождях, плоти антихристовой приобщается, с ним же и пребудет во веки… Так-то, молодец!
Мужики внимали сказанию о необъятности божией силы и власти, а Сухой Мартын, окончив псалом, пустился своими красками изображать величие творца. Он описывал, как
господь облачается небесами, препоясуется зорями, а вокруг него
ангелов больше, чем просяных зерен в самом большом закроме.
Моя жена — даром, что она лютеранка, она верит в русского бога и привечает разных бродячих монахов и странников, которых я, между нами сказать, терпеть не могу; но представьте вы себе, что один из таких
господ, какой-то Павлин, до сих пор иногда пишущий нам непостижимые письма, смысл которых становится ясен после какого-нибудь непредвиденного события, недели три тому назад прислал нам письмо, в котором между всяким вздором было сказано; «а плод, богу предназначенный он
ангелом заповест сохранить во всех путях, и на руках его возьмут, и не разбиется».
— Юлико умер, потому что
Господь прислал за ним темного
ангела смерти…
Господь знал, когда должен умереть Юлико. Я не виновата. Мамао [Мамао — батюшка, священник.] говорит, что люди невольны ни в жизни, ни в смерти. Правда, мамао?